Фишер пробормотал, что они «оставят тут свои кости». Прочие молились о спасении.

Фосетт попытался найти более легкий путь назад, но всякий раз, как он выбирал ту или иную тропинку, экспедиция в конце концов оказывалась на отвесном утесе и была вынуждена повернуть. «Главный вопрос теперь был: как долго мы еще протянем, — писал Фосетт. — Если мы вскоре не раздобудем пищи, то настолько ослабеем, что уже не сможем продолжать путь никаким маршрутом». Они уже больше месяца шли почти без всякой еды и теперь жестоко страдали от голода; кровяное давление у них резко упало, тело пожирало собственные ткани. «Голоса спутников и звуки леса теперь доходили до нас будто издалека, словно через какую-то длинную трубу», — описывал это состояние Фосетт. Не способные думать о прошлом и будущем, о чем бы то ни было, кроме пищи, люди стали раздражительными, апатичными, их охватила мания преследования. В столь ослабленном состоянии они становились более уязвимыми для болезней и всякого рода инфекции, и большинство заработало острую лихорадку. Фосетт опасался бунта. Кажется, они уже начали посматривать друг на друга иначе — не как на компаньонов, а как на пищу? Фосетт писал о каннибализме: «Голод притупляет в человеке все лучшие чувства». Он велел Фишеру забрать у всех оружие.

Вскоре Фосетт заметил, что один из его людей исчез. В конце концов он нашел его: тот, скорчившись, сидел под деревом. Фосетт велел ему встать, но тот стал умолять Фосетта оставить его умереть здесь. Он отказывался двинуться с места, и тогда Фосетт вынул нож. Лезвие заблестело перед глазами его спутника; у Фосетта все ныло внутри от голода. Размахивая ножом, Фосетт заставил его подняться на ноги. Если мы и умрем, сказал Фосетт, мы умрем шагая.

Они побрели дальше, и многие, покорившись судьбе, больше не старались прихлопнуть докучных москитов или следить, нет ли поблизости индейцев. «Внезапная смерть, несмотря на сопутствующий ей миг ужаса и агонии, наступает так быстро, что, если взглянуть на дело разумно, она-то и есть самая милосердная — куда милосерднее, чем голод» — так писал Фосетт.

Несколько дней спустя, когда участники экспедиции, продвигаясь вперед, то и дело впадали в забытье, Фосетт заметил оленя — вдалеке, почти вне досягаемости пуль. У него был всего один шанс: если он не попадет, олень скроется. «Ради бога, не промахнитесь, Фосетт!» — прошептал один из его спутников. Фосетт снял с плеча ружье; руки у него почти атрофировались, и он напряг мышцы, чтобы держать ствол неподвижно. Он сделал вдох и нажал на спуск. Звук выстрела разнесся по лесу. Казалось, олень исчез, словно он был плодом их горячечного воображения. Они подобрались поближе и увидели, что животное лежит на земле, истекая кровью. Они изжарили его на костре, съев каждый кусочек, высосав каждую косточку. Через пять дней они набрели на поселок. Однако пятеро из спутников Фосетта, больше половины его отряда, слишком ослабели, чтобы прийти в себя, и вскоре умерли. Когда Фосетт вернулся в Ла-Пас, зеваки провожали его глазами и указывали на него пальцем: он превратился почти в скелет. Он отправил в Королевское географическое общество телеграмму. В ней говорилось: «Адская Верде покорена». [51]

Глава 11

Лагерь мертвой лошади

— Вот, — сказал я жене, указывая на спутниковую картинку на экране компьютера. — Вот куда я направляюсь.

На картинке видны были трещины в земной коре — там, где могучая река и ее притоки безжалостно прорезали землю. Позже я сумел показать ей координаты точнее — с помощью программы Google Earth, которая была выпущена летом 2005 года и позволяет за считаные секунды получить изображение практически любого места на земном шаре с разрешением до считаных метров. Первым делом я ввел наш бруклинский адрес. Спутниковое изображение Земли на экране стало приближаться, точно на него навели управляемую ракету, и превратилось в лоскутное одеяло домов и улиц, а потом я различил балкон нашей квартиры. Уровень четкости был потрясающий. Затем я набрал последние опубликованные координаты Фосетта и стал смотреть, как по экрану мчатся изображения с Карибского моря и Атлантического океана; мелькнули Венесуэла и Гайана, и вот передо мной что-то зеленое, размытое: джунгли. То, что некогда было белым пятном на карте, теперь можно увидеть в мгновение ока.

Жена спросила, откуда я знаю, куда идти, и я рассказал ей о дневниках Фосетта. Я показал ей на карте то место, где, как все считали, находился Лагерь мертвой лошади, а затем продемонстрировал ей другую точку, более чем в ста милях южнее, — по координатам, которые я вычитал в записной книжке Фосетта. После чего я предъявил ей копию документа с отпечатанной надписью «Конфиденциально»: я обнаружил его в Королевском географическом обществе. В отличие от других документов, написанных Фосеттом от руки, этот был аккуратно напечатан. Дата — 13 апреля 1924 года, заглавие — «К вопросу об экспедиции в бассейн Амазонки».

Отчаянно нуждаясь в финансировании, Фосетт, по-видимому, уступил настояниям общества, призывавшего путешественника проявить большую откровенность относительно своих планов. Он объявил, что в результате почти двадцатилетних исследований пришел к выводу: в южной части бассейна Амазонки, между ее притоками Тапажосом и Шингу, находятся «самые значительные остатки древней цивилизации». [52] Фосетт набросал карту этого региона и приложил ее к своему проекту. «Эта область представляет собой самую обширную неизученную территорию в мире, — писал он. — Изыскания португальцев, как и все последующие географические исследования, проводившиеся бразильцами или иностранцами, неизменно ограничивались водными путями». Он же намеревался прорубить путь по суше, между Тапажосом, Шингу и другими притоками, там, куда «никто раньше не проникал». (Признавая, насколько опаснее будет такой маршрут, он требовал дополнительных денег, чтобы «выжившие смогли вернуться в Англию», так как «меня могут убить».)

На одной из страниц своего проекта Фосетт указал ряд координат.

— К чему они относятся? — спросила моя жена.

— Думаю, они указывают направление, в котором он двинулся из Лагеря мертвой лошади.

На другое утро я, запихнув в рюкзак снаряжение и карту, попрощался с женой и маленьким сыном.

— Не глупи там, — напутствовала меня жена.

После чего я доехал до аэропорта и сел на самолет, летящий в Бразилию.

Глава 12

В руках богов

Фосетт писал в дневнике, что впереди у него — «чудесная перспектива возвращения на родину». Мощеные ровные улицы, черепичные крыши коттеджей, увитых плющом, поля, где пасутся овцы, церковные колокола, звонящие сквозь дождь, магазинчики, забитые банками с джемом, супами, лимонадом, печеньем, неаполитанским мороженым [53] и винами, пешеходы, толпящиеся на улицах, среди автобусов, трамваев и такси. Родной дом — это было все, о чем Фосетт мог думать, плывя на пароходе обратно в Англию в конце 1907 года. И вот он снова в Девоне, вместе с Ниной и Джеком, и Джек просто огромный, бегает и болтает, ему уже почти четыре, и маленький Брайан глядит на человека, стоящего в дверях, точно перед ним какой-то незнакомец — каковым он и был. «Мне хотелось забыть о зверствах, о рабстве, убийствах и ужасных болезнях и снова взглянуть на почтенных старых дам, чьи понятия о пороке ограничиваются неблагоразумными поступками такой-то и такой-то горничной, — пишет Фосетт в „Неоконченном путешествии“. — Мне хотелось слушать ежедневную болтовню деревенского священника, беседовать о погоде с деревенскими жителями и читать за утренним завтраком свежую газету. Короче говоря, я хотел быть таким, как все». Он купался в теплой воде с мылом и аккуратно подстригал бороду. Возился в саду, укладывал детей спать, читал у камина и проводил Рождество вместе с семьей — «словно Южной Америки никогда не существовало на свете».