Выехав из города, мы попали на центральные равнины Бразилии, знаменующие собой переход от сухого леса к влажному. Спустя какое-то время впереди показалось плато. Оно было какой-то марсианской окраски и, как я выяснил, простиралось более чем на две тысячи квадратных миль: гигантский стол, достигавший облаков. Мы остановились у его подножия, и Паулу сказал мне:

— Идите, покажу одну вещь.

Мы вышли из машины и вскарабкались по крутому каменистому склону. Земля была влажная после недавнего ливня, и при подъеме, проползая над норами, куда попрятались змеи и броненосцы, мы задействовали и руки, и колени.

— Куда это мы? — спросил я у Паулу, который уже зажал в зубах очередную сигарету.

— Вы, американцы, всегда нетерпеливые, — отвечал он.

Небо располосовала молния. Из-за спустившегося легкого тумана почва стала еще более скользкой. Камни подавались под нашими ногами и, скатившись вниз, стукались о землю пятьюдесятью ярдами ниже.

— Почти пришли, — сообщил Паулу.

Он помог мне подтянуться и забраться на каменную полку, а когда я выпрямился, весь в грязи, он указал на еще один горный гребень, в нескольких ярдах от нас, и произнес:

— Теперь видите!

В небо смотрела растрескавшаяся каменная колонна. Я поморгал: сквозь дождь видна была даже не одна, а несколько таких колонн, выстроенных в ряд, словно древнегреческие руины. Кроме того, здесь имелся большой сводчатый проход, обе стороны которого остались нетронутыми, а за ним возвышалась головокружительных размеров башня. Все это было похоже на то, что в 1753 году описывал bandeirante.

— Что это? — спросил я.

— Каменный город.

— Кто его построил?

— Это… как у вас говорят… это иллюзия.

— Вот это? — уточнил я, показывая на одну из колонн.

— Все сделала природа, эрозия. Но многие, кто их видит, думают, что это потерянный город, как Z.

В 1925 году доктор Райс в бразильской Рорайме видел подобные скалы, подвергшиеся эрозии, и решил, что они напоминают «полуразрушенную архитектуру».

Мы вернулись к машине и двинулись на юг, к джунглям. Паулу сказал, что скоро мы, возможно, узнаем: вдруг Z — такой же мираж? Через некоторое время мы свернули на BR-163, одно из самых коварных шоссе в Южной Америке. Оно было проведено в 1970 году бразильскими властями, пытавшимися освоить внутренние регионы страны; тянется оно более чем на тысячу миль, от Куябы до Амазонки. На нашей карте оно было обозначено как «главная дорога», однако почти весь асфальт с его двух полос успело смыть за время сезона дождей, не говоря уж о том, что полотно являло собой набор кюветов и канав, заполненных грязной водой. Иногда наш водитель предпочитал вообще игнорировать дорогу и рулил по каменистым берегам и полям, где нас время от времени обтекали стада скота.

Когда мы миновали реку Мансу, где когда-то Фосетт отбился от группы и где Рэли кусали клещи, я не отрывался от окна, ожидая увидеть первые признаки устрашающих джунглей. Но окрестный пейзаж напоминал Небраску: нескончаемые равнины до самого горизонта. Когда я спросил у Таукане, где же лес, он ответил просто: «Больше нет».

Вскоре он указал на целую армию извергающих дизельные дымы тягачей, которые двигались нам навстречу, волоча шестидесятифутовые бревна.

— Только индейцы уважают лес, — произнес Паулу. — Белые люди все вырубают.

Штат Мату-Гросу, объяснил он, преобразуется в сельскохозяйственные угодья, отводимые главным образом под соевые бобы. В одной только Бразилии за последние четыре десятилетия Амазония потеряла около ста семидесяти тысяч квадратных миль своего изначального лесного покрова — территория больше Франции. Несмотря на старания правительства сократить масштабы уничтожения лесов, всего за пять месяцев 2007 года было сведено целых две тысячи семьсот квадратных миль деревьев — область больше штата Делавэр. Исчезли бесчисленные животные и растения, в том числе и те, которым можно было бы найти применение в медицине. Так как половина осадков в Амазонии формируется благодаря влаге, испаряющейся в атмосферу, это опустошение начало сказываться на экологии региона, внося свой вклад в возникновение засух, подрывающих способность джунглей поддерживать собственное существование. Мало районов пострадало так жестоко, как Мату-Гросу: губернатор этого штата Блайру Магги — один из крупнейших производителей сои в мире. «Я не ощущаю ни малейшего чувства вины по поводу того, чем мы здесь занимаемся, — заявил Магги газете „Нью-Йорк таймс“ в 2003 году. — Имейте в виду, речь идет о территории большей, чем вся Европа, и эта территория раньше вообще почти не затрагивалась, так что беспокоиться совершенно не о чем».

Между тем новейший экономический бум привел в Амазонии к очередным судорогам насилия. Бразильское министерство транспорта заявило, что заготовители древесины в районе шоссе BR.-163 используют «высочайшую концентрацию рабского труда в мире». Индейцев часто срывали с их земли, обращали в рабство или убивали. 12 февраля 2005 года, как раз когда мы с Паулу совершали путешествие в джунгли, несколько гангстеров (как подозревают, состоявших на жалованье у одного ранчера из штата Пара) напали на семидесятитрехлетнюю американскую монахиню, защищавшую права индейцев. Когда они навели на нее пистолеты, она достала Библию и стала читать из Евангелия от Матфея: «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся». [81] Бандиты выпустили в нее шесть пуль, оставив ее ничком валяться в грязи.

Джеймс Петерсен, выдающийся ученый из Вермонтского университета, обучавший в свое время археолога Майкла Хекенбергера и оказавший огромную помощь в подготовке моего вояжа, рассказывал во время нашего последнего разговора, за несколько месяцев до начала моего путешествия, как он воодушевлен тем, что отправляется в Амазонию проводить исследования близ Манауса. «Может быть, вы сможете посетить меня после Шингу», — заметил он. Я ответил, что это было бы замечательно. Однако вскоре я узнал, [82] что в августе, когда он вместе с бразильским археологом Эдуардо Невесом сидел в ресторанчике в одной деревне близ Амазонки, двое бандитов (как предполагают, работавших на бывшего полицейского) ворвались в помещение с целью грабежа. Один из грабителей открыл огонь, и Петерсен был ранен в живот. Он упал на землю и прошептал: «Не могу дышать». Невес принялся успокаивать его, что все будет в порядке, но к тому времени, как они добрались до больницы, Петерсен скончался. Ему был пятьдесят один год.

С шоссе BR-163 мы свернули на грязную дорогу, которая была поуже и шла на восток, к посту Бакаири. Мы проехали невдалеке от того места, где Фосетт когда-то гостил у скотовода Гальвана, и решили выяснить, удастся ли нам отыскать его поместье. В письмах Фосетт указывал, что ранчо называется Риу-Нову, а это слово мелькает и на современных картах. После почти четырех часов немилосердной тряски по ухабам мы обнаружили ржавый указатель «Риу-Нову» у развилки и стрелку, указывающую налево.

— Смотрите, — сказал Паулу.

Мы переехали шаткий мост из деревянных дощечек, перекинутый над рекой. Сооружение скрипело под тяжестью нашей машины, и мы с опасением глядели на стремительные потоки воды, бурлящие в пятидесяти футах под нами.

— Сколько мулов и лошадей имел coronel? [83] — спросил Паулу, явно пытаясь представить себе, как здесь переправлялся Фосетт.

— Около дюжины, — ответил я. — Судя по его письмам, Гальван заменил нескольких самых слабых животных и дал ему собаку… которая, как предполагают, вернулась на ферму через несколько месяцев после того, как Фосетт исчез.

— Она добралась одна? — поинтересовался Паулу.

— Так уверял Гальван. А еще он сказал что-то насчет ласточек, которые поднимались из леса где-то на востоке: он видел их и решил, что это может быть какой-то знак от Фосетта.